Содержание
1. Введение
*2. Ликвидация рынка труда
*3. Ликвидация безработицы
*4. Политика трудового фронта
*5. Обеспечение всеобщей занятости репрессивными мерами
*6. Ужесточение трудового законодательства
*7. Заключение
*
Введение
Эпоха тридцатых годов была ознаменована размахом социалистического строительства, мощным подъемом творчества и энтузиазма народа. Вслед за
“великим переломом” 1929 года в стране стала складываться тоталитарная, по сталинскому образцу, система государственного социализма, деформировавшая процессы свободного социально-экономического развития. В этом государственном устройстве бюрократия узурпировала власть. Политическая диктатура сочеталась с фактической монополией авторитарного режима на уже не принадлежавшее народу общественное богатство и созданные им средства производства. Она подчинила организацию общественного производства и распределения жесткому централизованному планированию в соответствии с политическими директивами руководства и декретировала всеобщность труда на государство как общенародную обязанность, исполнение которой поддерживалось методами внеэкономического и административного принуждения. Но именно эта система, объявленная идеологами как подлинно социалистическая, в отличие от ленинской нэповской модели гарантировала трудящихся от кризисов перепроизводства, роста безработицы и нищеты, сотрясавших в то время устои капитализма. Она поставила ясные и доступные пониманию масс цели, обещая в короткий срок улучшить их материальное положение, повысить жизненный и культурный уровень рабочего класса и трудового крестьянства, требуя взамен казалось бы немногого — самоотверженного ударного труда. Вдохновленные целью быстрого построения социализма в одной стране и задачами преодоления технической отсталости от капиталистического Запада трудящиеся Советского Союза с энтузиазмом пошли по указанному им пути индустриализации. Сталин выдвинул лозунг “Техника в период реконструкции решает все”. На старте первой пятилетки страна рванулась вперед невиданным ранее темпом экстенсивного роста, становясь в соответствии с указаниями вождя “страной металлической, страной автомобилизации, страной тракторизации”. Однако большой скачок форсированной индустриализации потребовал внешних по отношению к государственной промышленности источников накопления и рабочей силы. Тоталитаризм нашел их, пойдя путем насильственной ликвидации “несоциалистических” форм хозяйствования: частного сектора, индивидуальных крестьянских хозяйств, кооперативов и смешанных предприятий. За короткий срок специально вводимыми чрезвычайными мерами, налогами, массовыми репрессиями была целенаправленно разрушена многоукладная экономика нэпа сначала под прикрытием социалистической реконструкции в городе, а затем в ходе сплошной коллективизации сельского хозяйства. Так была решена проблема первоначального социалистического накопления и заложен фундамент задуманной Сталиным и его окружением “советской системы хозяйства”, соединившей на планово-директивной основе фабрику с плантацией, а трудовой энтузиазм и рекордизм с обязательно-принудительным трудом
Решающим шагом становления всеобщности труда, оказавшим исключительное влияние на все общественные процессы, явилось упразднение рынка труда. Именно с этого начался путь к бестоварной утопии казарменного социализма, изменивший систему социально-трудовых отношений. Ликвидируемый рынок в идеале должно было заменить прямое распределение силы согласно народнохозяйственному плану для того
, чтобы “социалистический план трудовых ресурсов” стал единственным регулятором движения рабочей силы, потребовалось сознательно уничтожить реальные отношения ее купли-продажи, т. е. найма рабочей силы через рынок труда, и социальные гарантии безработным, ограничить свободу выбора занятости и перемены труда государственным сектором экономики.Новый способ организации общественного предполагал устранение безработицы, в очередь ее социально-правового статуса и инструментов регулирования; бирж труда, трудовой и социальной помощи безработным
Как и любой тоталитаризм того времени например в Германии, Италии, Японии, сталинский режим поставил борьбу с безработицей в СССР в число важнейших задач и первым провозгласил “окончательное решение” этого своим главным достижением в социально-трудовой сфере.В течение первой пятилетки были последовательно национализированы, конфискованы или закрыты все частные и большинство кооперативных и смешанных предприятий, а затем полностью реорганизована на государственной центросоюзовской основе промысловая и потребительская
кооперация. Взамен этого государство выделило кооперации почти 1,3 тыс производств, которые не вошли в пятилетний план по причине их крайней изношенности. Главным образом для обеспечения полной занятости и трудоустройства экспроприированных индивидуальных производителей города.Параллельно шла коллективизация
— особо уродливая форма государственного принудительного кооперирования. В сельском хозяйстве во всем их размахе были применены способы подавления : от разорительных налогов и конфискаций до выселения и крайних мер “социальной защиты”. К концу пятилетки около 15 млн крестьян подверглись раскулачиванию, в отдаленные районы страны, в той или форме пострадали от последствий обобществления их личной собственности, стали жертвами разразившегося в стране голода. Но одновременно с этим выявились колоссальные резервы живого труда для перераспределения в индустриальные отрасли, на стройки народного хозяйства, в районы нового освоения. Более 9 млн крестьян пришли в города, соглашаясь на любую работу. Только в одном 1931 году было завербовано на лесозаготовки 1,5 млн человек, в строительство — 2,6 млн., на торфоразработки — 200 тыс. и угольные шахты Донбасса 150 тыс. крестьян.Типичной фигурой рабочего становился вчерашний
выходец из деревни, ранее не знавший индустриального труда, городского образа жизни, чернорабочий на стройке. Именно он — полуквалифицированный пролетарий превращался в придаток машины на фабрике, вставал у конвейера на автомобильном или тракторном заводе, на него были рассчитаны вводимые по тейлоровско-фордовскому образцу невиданные раньше в России потогонные системы. Вместе с тем резко упали требования производства к качеству рабочей силы, ее профессионально- квалификационному уровню. Там, где раньше работал один квалифицированный рабочий, создавались 3—4 новых рабочих места. На производстве рабочих обучали только одной операции. Чтобы расширить “фронт работ”, трудовые операции искусственно разбивались на частные функции, вводилось “полумануфактурное” разделение труда, когда индустриальный рабочий все больше превращался в частичного работника, полностью зависимого от распределения работ на участке производства. Депрофессионализация в свою очередь обусловила дальнейший рост потребности в количестве рабочей силы, способствуя возрастанию ее всеобщего дефицита. Ежегодный приток занятых в народном хозяйстве рабочих и служащих составлял 3—4,5 млн. человек, но рабочих все больше не хватало. С отменой реального хозрасчета выполнение плановых заданий предприятиями в основном обеспечивалось не за счет повышения производительности труда, а путем привлечения дополнительной, сверхплановой численности рабочих. Уже в 1931 г. план пятилетки по числу занятых в народном хозяйстве был выполнен почти на 140%, а в ряде отраслей промышленности рост числа рабочих даже превышал увеличение валовой продукции. На многих промышленных предприятиях сверхплановые излишки рабочей силы достигали 30 % и более (учтенные потери рабочего времени были еще выше), а их организованное перераспределение для покрытия дефицита встречало сопротивление со стороны хозяйственников, не заинтересованных в потере кадров, да и самих рабочих, требовавших дополнительных гарантий занятости, обустройства и оплаты труда. Вместе с тем резко возросли текучесть кадров и стихийная миграция рабочей силы, вызванные структурными подвижками, общей дезорганизацией хозяйственной жизни, повлекшими изменения социально-экономических условий воспроизводства трудовых ресурсов. Государство, превратившееся в собственника средств производства, уже само, исходя из своих “принципиальных” соображений, определяло меру труда и потребления, устанавливая плановые пропорции оплаты труда и накопления, произведенном общественном продукте, в том числе соотношение индивидуальной зарплаты и ее “социализированной” части, поступавшей в общественные фонды. Однако непрерывная инфляция “съедала” значительную часть заработной платы рабочих, реальное содержание которой опустилось ниже прожиточного минимума. А увеличение фондов общественного потребления не покрывало минимальных потребностей. Если к 1928 г. усилиями правительства и профсоюзов все семьи рабочих были подняты из подвалов, то уже через несколько лет, несмотря на пропагандируемый размах жилищного строительства (хотя “незавершенка” в 1932 году составляла 52%), все подвальные помещения в крупных городах вновь заселили постоянные жильцы. Новые социалистические города и поселки обрастали трущобами, бараками, временным неблагоустроенным жильем.За годы первой пятилетки в стране была введена карточная система, учреждены отделы рабочего снабжения и закрытые распределители на предприятиях с принудительным ассортиментом “отоваривания” зарплаты. Чтобы ограничить стихийный въезд в города, была введена прописка, а затем и паспортная система, широко использовавшаяся для “очистки” от социально чуждых элементов. Получить реально хоть какое-то жилье, пропитание и бытовое обслуживание при фактически обесценивающейся зарплате можно было только на предприятии. При несанкционированном увольнении с работы трудящиеся, как правило, подлежали и выселению, их снимали со снабжения, отбирали спецодежду, которая составляла повседневный гардероб среднего советского рабочего. Все это создавало условия для прикрепления к производству.
И тем не менее с начала пятилетки текучесть непрерывно возрастала, так как при переходе на другую работу при повсеместной нехватке кадров многие рабочие рассчитывали улучшить свое положение. На предприятиях- новостройках она порой достигала 100 % и более. Например, в одном только 1930 году из числа направленных органами по труду рабочих с Днепростроя ушло 50 %, а с Магнитстроя — 70 %. Сверхтекучесть порождала “безработицу” создаваемых форсированным темпом рабочих мест. На большинстве обследованных органами по труду предприятий оборудование использовалось менее чем на 60 %• Спрос на рабочих в три раза превысил их текущее предложение. Предприятия сами сманивали кадры, минуя органы по труду. Для покрытия дефицита работников в течение пятилетки на производство было привлечено 4 млн. женщин (в том числе на лесоразработки и другие тяжелые работы, где они заменяли мужчин). К концу 1932 года число учебных мест в сети подготовки кадров было увеличено в 4,3 раза, в основном по массовым специальностям. Только в школах ФЗУ обучалось 1,1 млн. человек. Они покрывали 40 % потребности в квалифицированных кадрах. Однако большинство наскоро подготовленных молодых рабочих на производстве использовались не в соответствии с их профессиональным профилем, а главным образом на массовых трудоемких работах в качестве подсобных и строительных рабочих. Растущая текучесть постоянно подпитывала временную и сезонную безработицу тех, кто искал себе подходящую работу в соответствии с профессией и состоянием здоровья или по новому месту жительства. Ряды безработных пополнялись нескончаемыми беженцами из деревни, городской и сельской молодежью, впервые приступающей к работе. Пока существовала, правда уже весьма ограниченная, возможность выбора предприятия через биржу труда, многие надеялись на ее трудовую и материальную помощь при трудоустройстве. К лету 1930 года около 1 млн. человек все еще состояло на учете в органах труда в поисках или ожидании подходящей работы, 134 тыс из них были квалифицированные промышленные рабочие , 77 тыс строители, 132 тыс - работники интеллектуального труда. Парадоксально но созданный экстенсивным экономическим ростом дефицит трудовых ресурсов еще уживался с оставшейся от рынка труда системой регулирования занятости. На это “вопиющее” противоречие указал Сталин на проходившем в то время XVI съезде ВКП(б), заявив, что “эти безработные не составляют ни резервной, ни тем более, постоянной армии безработных нашей промышленности”. И тогда безработица была упразднена. Раз и навсегда.
7
ноября 1930 года газета “Правда” провозгласила; “Пролетариат СССР в союзе с трудящимся крестьянством под руководством ВКП(б), разбивая классовых врагов и их подголосков, в ожесточенной борьбе за социализм добились полной ликвидации безработицы в СССР”. В пропагандистских целях к празднику всему миру было заявлено об окончательном избавлении от проклятого наследия капитализма — безработицы. Победе всемирно-исторического масштаба рукоплескали пролетарии всех стран: ведь великий кризис оставил без работы миллионы людей. Экономически, социально, а главное — политически безработица не вписывалась в сооружаемую тоталитаризмом систему социалистического труда. Рынок труда был официально закрыт. Долгое время действительно казалось, что, проводя социальную политику, государство боролось с безработицей в городе и аграрным перенаселением, создавая все новые рабочие места, покуда “тройным прыжком” в социализм — путем индустриализации, коллективизации и культурной революции — не ликвидировало разом эти проблемы вместе с остатками эксплуататорских классов. Отныне, как было указано свыше, уже кадры решают все и лишь их дефицит мешает движению вперед, к заветным целям коммунизма, огосударствленной экономике. В действительности же сначала была ликвидирована не сама безработица, а система социальных гарантий работникам на рынке труда. Реальная безработица, которая к концу пятилетки должна была по плану составлять не менее 0,5 млн. человек, была “объявлена вне закона”, “загнана в подполье”. Выявленные безработные подвергались административному преследованию. Летом 1930 года реорганизован Наркомат труда и его органы на местах, заменено его руководство, объявленное оппортунистическим. Новый нарком труда А. М. Цихон, сменивший на этом посту Н. А. Угланова, обвиненного в правом уклоне, повторял вслед за Сталиным, что безработицы, как таковой, уже нет. Поэтому в сентябре 1930 года органы по труду получили право привлекать в принудительном порядке без- работных к проведению неотложных работ. В октябре было принято решение о распределении всех безработных на работы и прекращений выплаты пособий по безработице. На эти средства была развернута массовая переподготовка безработных при органах труда (к началу 1931 года ее единовременно проходили 20— 22 тыс человек) с обязательным распределением на предприятия. Затем отменены все остальные льготы зарегистрированным на бирже труда, кроме одной — немедленного направления на работу независимо от возраста, пола, места проживания, имеющейся профессии или специальности. Всем, состоявшим на учете в биржах в принудительном порядке были предложены рабочие места. Фактически же безработица перешла в скрытую форму.Безусловно, рассасыванию учтенной безработицы -способствовало
ускоренное создание все рабочих мест, в том числе за счет перехода от 8-часового на 7-часовой рабочий день (в соответствии с Манифестом сессии ЦИК от 15 октября 1927 года). К началу 1931 года на сокращенный рабочий день переведено 58% всех рабочих и служащих, а в 1932 году он установлен во всей промышленности. Чтобы увеличить загрузку оборудования, на промышленных предприятиях были введены неполная рабочая неделя и трехсменный режим. Все это потребовало дополнительных рабочих -В результате свыше миллиона бывших безработных получили работу. Однако вместе с расширением сферы занятости воспроизводились и условия, порождавшие высокую текучесть кадров, уход работников с предприятий в надежде улучшить свое материальное и бытовое :положение.Провозглашенная “борьба с безработицей” постепенно стала борьбой против текучести Наркомат труда получил задание выявлять “трудовых дезертиров”, “летунов”, и лишать их права на получение работы в течение шести месяцев. Для того чтобы обеспечить полную занятость не устроенного биржей пролетариата, с предприятий изгонялись “социально чуждые” и кулацкие элементы, “дезорганизаторы социалистического производства
на их места посылали зарегистрированных -безработных. “Бывших людей” биржи не брали на учет для трудоустройства, а те, кто не имел работы, подлежали выселению в административном порядке и направлению на принудительные работы. Биржи труда были преобразованы в территориальные управления кадров, обязанные “снабжать” народное хозяйство рабочей силой, осуществлять ее плановую переброску и перераспределение на ударные предприятия и стройки.И тем не менее безработица продолжала существовать. Под предлогом, что половина из них
— “лодыри” и “рвачи”, с учета сняли всехю Однако, несмотря на регулярно проводимые чистки “лжебезработных”, почти полное закрытие бирж и отделов труда, осуществлявших регистрацию и направление на работу, явная безработица в той или иной мере обнаруживалась и в других городах (например в Ленинграде, Одессе, Харькове). Даже по официальной статистике, на 1 августа 1931 года в условиях полной ликвидации безработицы на учете состояло 18 тыс. человек. Затем всякое упоминание о безработице исчезло. Как и упоминание о бездомных, голодающих, о забастовках и трудовых конфликтах. Постепенно функции подбора, профподготовки и переброски рабочей силы перешли к предприятиям и их ведомствам. Стали создаваться отделы кадров, самостоятельно решавшие вопросы планирования, организации и оплаты труда, обеспечения предприятий квалифицированными кадрами, включая их организованный набор, в соответствии с планами производства. Исключив рынок труда и безработицу из системы регулирования общественно-трудовых отношений, органы по труду так и не сумели выполнить возложенную на них задачу — организовать прямое распределение и перераспределение трудовых ресурсов. Поэтому они были повсеместно упразднены за ненадобностью (1933 год). На повестку дня непосредственно выдвигались методы директивного управления общественным трудом, “подстегивания” трудового энтузиазма масс.
Размах и растущие масштабы социалистического строительства, его первые осязаемые успехи
— ввод в строй новых заводов и фабрик, создание новых отраслей промышленности и городов — вызвали к жизни массовое соревнование. Тоталитаризм сделал ставку на естественное стремление трудящихся быстрее добиться поставленных целей, скорее преодолеть, как тогда казалось, временные трудности. “Пятилетку — в четыре года!” — это лозунг движения энтузиастов. Социалистическое соревнование возникло на вполне реальной экономической основе как рабочая инициатива, направленная на улучшение планирования и управления производством. Принимались встречные планы, создавались хозрасчетные бригады, соревнование выявляло неиспользуемые резервы, позволяло добиваться экономии и роста производительности труда. К 1930 году в нем участвовало 2 млн, человек. Однако по мере отхода от рыночной экономики и принципов хозрасчета предприятий оно было использовано как социально-политический рычаг, при помощи которого предполагалось в короткий срок перевернуть всю хозяйственную и культурную жизнь страны, достичь максимальных результатов. Задания пятилетки непрерывно корректировались в сторону увеличения объемов производства. Ударники брали на себя повышенные обязательства, они были инициаторами развертывания соревнования, вожаками ударных бригад. Экономика становилась ударным делом, сплошным трудовым фронтом. Ударники первыми шли на прорыв, брали “на буксир” отстающих. З это они получали ударный паек. В 1931 году ударниками называли себя более 3/4 рабочих крупной промышленности, число ударных бригад достигло 155 тыс. И хотя они составляли пока 1/5 всех рабочих и служащих, 40 % рабочего снабжения распределялось в их пользу. Через год было объявлено, что соревнованием охвачены уже 2/3 рабочих, 60 % инженеров — ударники. Однако прирост производительности труда составил менее 6 % вместо 28 % по плану. Поэтому организация и оплата труда срочно подстраивались под развернувшуюся кампанию — равняться на сверхлучших. От ударников теперь требовалось бросить клич: “требую снизить расценки и подтянуть до меня норму выработки”, к этому призывал директор ЦИТ А. Гастев. Для этого и была разрушена признанная “уравниловкой” старая тарифная система, взамен в промышленности вводилась прямая сдельщина, поощрявшая рост индивидуальной выработки рабочих. Началась борьба с “обезличкой”, которую укореняла функционально-бригадная система организации труда. За рабочими лично закреплялось оборудование, устанавливалась повышенная ответственность за допущенный брак, фактически была отменена оплата простоев. За двадцатиминутное опоздание на работу или один день прогула следовало увольнение. Если что-то не получалось на производстве, срывалось выполнение заданий и в результате образовывался прорыв, то в каждом случае необходимо было найти конкретных носителей зла. Ими с завидной регулярностью объявлялись сначала буржуазные специалисты, враждебные рабочему классу, и кулаки, пробравшиеся на заводы, а после “летуны” и “рвачи” уже из числа самих рабочих, дезертиры с трудового фронта. Для укрепления трудового фронта применялись “действенные” методы; закрепление (в добровольно-принудительном порядке) до конца пятилетки, увольнения за самовольный уход, как тогда говорили, с “волчьим билетом”, исключение из профсоюза (партии) и лишение продовольственных карточек. Выездные и “товарищеские” суды над выявленными на предприятиях “вредителями”, мешающими соревнованию масс, все чаще приговаривали к принудительным работам. В 1932 году был объявлен аврал на всех фронтах социалистического строительства. Заводы и фабрики работали по непрерывному графику. В короткий срок (за 2 месяца) около миллиона рабочих было мобилизовано для строительства престижных объектов — Московского метрополитена, Дворца Советов, канала Москва — Волга и др., каждому из которых единовременно требовалось не менее 15—20 тыс. человек. На новостройках до 3/4 рабочих составляла молодежь, занявшая исключительное место в планах тоталитарного государства. Ее неиссякаемый энтузиазм и бескорыстное самопожертвование во имя коммунистических идеалов умело использовались бюрократическим аппаратом, чтобы с лих вой компенсировать низкую техническую оснащенность производства и неудовлетворительную организацию труда, практически полное отсутствие социально-бытовой сферы в районах нового освоения. Фактическое запрещение забастовок, введение повсюду сверхурочных работ давали миллионы добавочных рабочих дней. В ударном порядке к станку ставили женщин, подростков, инвалидов. В народном хозяйстве шла массовая переброска рабочей силы Миллионы крестьян были направлены в промышленность, в свою очередь сотни тысяч рабочих, красноармейцев и учащихся участвовали в оказании шефской помощи колхозам и совхозам. Тысячи бывших служащих учреждений были направлены на укрепление производства, а сотни рабочих от станка выдвинуты в госаппарат управления. Однако вместе с размахом трудовых мобилизаций росло и число прорывов. Их ликвидация требовала все новых трудовых армий. За ударный труд стали награждать орденами и медалями. От ударников теперь требовались трудовые рекорды, победные рапорты. Стахановское движение — движение рекордистов — опрокинуло все рациональные представления о планировании, организации, производительности и интенсивности труда. Вслед за Наркоматом труда оказались бесполезными и его научные учреждения. За ненадобностью был закрыт знаменитый прежде ЦИТ (Центральный институт труда) с его теперь уже ненужными “установками” и “функционалками”. Постепенно социалистический труд терял определяемые способом производства и уровнем развития производительных сил формы общественной организации, все больше превращаясь в соответствии с предначертаниями вождя “в дело чести, дело славы, в дело доблести и геройства”. Он приобретал идеологизированное значение, само соревнование масс уже персонифицировалось по именам героев трудового фронта. Их знала вся страна, конкретно на них должны были равняться все трудящиеся и, следуя их примеру, устанавливать личные рекорды на своих рабочих местах. Один за другим рождались все новые трудовые почины передовиков производства. Но эта, казалось бы, спонтанная инициатива фактически дезорганизовывала планирование народного хозяйства. Рекордизм создавал диспропорции между участниками производства, предприятиями, смежными отраслями, приводя к образованию узких мест. Наряду с ростом показателей социалистического соревнования хроническим становился избыток неквалифицированной и полуквалифицированной, фактически подсобной рабочей силы на предприятиях. На однотипных по мощности заводах, построенных по западной технологии, число рабочих было в 2,5—3 раза больше, чем, например, в США. Чтобы прикрыть провалы в экономике, вызванные неправильным размещением производительных сил, распылением капиталовложений по множеству строек, строительством убыточных заводов-гигантов, необеспеченностью новостроек квалифицированными кадрами, еще больше инспирировался трудовой подъем. Ответственность же за низкую эффективность производства, неудовлетворительное использование кадров и техники тоталитаризм возложил на своих противников, объявленных врагами народа. Массовые репрессии все чаще употреблялись для устрашения и административно-уголовного преследования тех, кто не вписался в предложенную системой ударно-стахановскую модель добровольно-принудительного труда. Так вместе с политикой трудового фронта получила реализацию и государственная политика трудоприменения ликвидируемых классов, интернирования представителей отдельных социальных групп, и депортации целых народов, поставленных вне общества строителей коммунизма.
Для социалистической “перековки” миллионов репрессированных в ходе индустриализации и коллективизации был использован принудительный труд. Сотни тысяч ссыльных крестьян, и служащих, высланных из городов в административном порядке, были направлены на заработки. На заготовку и вывозку леса требовалось до
3 млн. работников. Их постоянно не хватало из-за неустроенного быта в лесах. Планы по лесозаготовкам не выполнялись хотя экспорт леса, как и зерна, имел исключительно важное значение для закупки за рубежом. Лесная промышленность на европейском Севере была обеспечена работой почти полностью за счет высланных. Принудительные работы по 12 ч в день установлены для всех старше 17 лет, за отказ следовало заключение в концлагерь.Со второй половины
1930 года все места заключения были преобразованы в фабрично-трудовые колонии, снова открыты лагеря принудительных работ, опыт функционирования которых имелся еще со времен военного коммунизма. За десятилетие численность заключенных в лагерях ГУЛАГа возросла более чем в 8 раз, превысив к 1941 году 1,5 млн. человек (по официальным данным). Политические репрессии и драконовское уголовное законодательство, которое ужесточалось в течение всей тоталитарной эпохи (например, максимальный срок заключения был увеличен с 10 до 25 лет ), непрерывно снабжали их даровой рабочей силой. Миллионы людей прошли через лагеря, большая часть из них осталась там навсегда. Заключенные строили каналы, прокладывали новые дороги и линии электропередач, (и в шахтах, рудниках, на приисках, предприятиях тяжелой и оборонной промышленности, в сельском хозяйстве, осваивали наиболее отдаленные, суровые для жизни и работы районы страны.Со временем разраставшаяся империя подневольного труда была реорганизована, как и все народное хозяйство, по отраслевому принципу возникли особые ГУЛАГовские
министерства по строительству железных дорог, лесоразработкам, промышленному строительству, и металлургической промышленности. Они превратились в главных потребителей рабочей силы.На всех крупных стройках пятилеток, которые при неэффективном хозяйствовании всегда испытывали острый дефицит ресурсов, нашел самое широкое применение принудительный труд. Заключенные постепенно превращались в одну из производительных сил тоталитарного государства. Более того, именно они возводили специальные объекты, ставшие его символом. По указанию Сталина печально известный Беломорско-Балтийский канал его имени был построен ими практически вручную ударными темпами
— за 20 месяцев. За это время “текучесть состава” (естественная убыль — смертность) составила 250 %. Принудительные, по существу каторжные, работы превратились в полигон социальных и хозяйственных экспериментов. Сначала в духе времени среди заключенных были организованы соревнование, ударные бригады, стахановское движение. Это позволяло административным путем удлинять рабочий день, вводить круглосуточные “штурмы”, произвольно повышать нормы выработки. Затем, уже после 1937 года, по мере повсеместного закабаления и закрепощения трудящихся была ликвидирована и последняя видимость соблюдения норм трудового законодательства: для политических заключенных были отменены выходные дни, рабочее время на Колымских забоях доведено до 14 ч, за невыполнение установленных (часто заведомо невыполнимых) норм труда следовали истязания и расстрелы, Так шаг за шагом внедрялась и отрабатывалась модель рабского труда, соединившая в себе каторжные работы за скудное — на грани голода — пропитание (кто не работает — тот не ест в буквальном смысле), невольничью бригаду как суррогат социалистического коллективизма и кооперацию непосильного для одного человека труда, произвол лагерного и прочего начальства. Эта бесчеловечная модель была идеальной с точки зрения тоталитаризма, она впервые обеспечивала безусловную, поголовную занятость и обязательность выполнения директивных заданий, предусматривала создание постоянно действующих трудовых армий.
Принуждение к труду оформлялось специальными декретами и указами. Они прикрепляли работников к земле и предприятиям, ограничивали возможности перехода на другую работу и выбора специальности, открывая при этом дорогу административному произволу. Трудовое законодательство, принятое еще при жизни В. И. Ленина для социальной защиты трудящихся, было искажено до неузнаваемости. Администрация получала возможность увольнения неугодных работников, в том числе под предлогом сокращения штатов служащих, борьбы с текучестью рабочих кадров, нарушителями трудовой дисциплины. С
1939 года было введено правило обязательного увольнения с работы за три опоздания в течение месяца. Уволенные подлежали выселению из занимаемого ведомственного жилья в десятидневный срок. Оставшихся без работы и жилья, т. е. вынужденно безработных, уже на законном основании преследовали административные органы, пополняя ими списки сосланных на принудительные работы. Для контроля за рабочими и служащими были учреждены трудовые книжки. Однако решающим шагом подчинения труда тоталитарному государству стал указ от 26 июня 1940 года “О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений”, который “венчал” систему поголовной занятости. Теперь вся наличная рабочая сила закреплялась за производством, ее перераспределение жестко регламентировалось администрацией. В среднем на 33 ч в месяц возросло урочное рабочее время. Нарушение введенного режима и дисциплины труда преследовалось в уголовном порядке. За опоздание на работу (более 20 мин.) и прогул установлены исправительно-трудовые работы по месту службы на срок до шести месяцев (с удержанием 25 % заработка), за самовольный уход с предприятия — тюремное заключение до 4 месяцев, за мелкие хищения государственной собственности, например катушки ниток, пачки чая и т. п.— вместо прежнего увольнения с работы- год тюрьмы. Одновременно была определена ответственность администрации за проведение в жизнь законодательства. Любой ее представитель, начиная с директора завода и кончая сменным мастером, мог привлечь к уголовной ответственности своих подчиненных не только за нарушения трудовой дисциплины, но и за невыполнение трудовых норм и заданий. По всей стране развернулась невиданная кампания по преследованию рабочего класса. В течение первых двух месяцев после введения беспрецедентного указа суду было предано около миллиона человек. Официальные представители заявили, что этот указ направлен против “летунов” и “лодырей”, что ни один честный труженик безвинно не пострадает. Но вопреки этим заявлениям особенно пострадали женщины-работницы, имевшие малолетних детей, пожилые и больные работники, которые не смогли доказать уважительность неявки на работу по состоянию здоровья или получить у начальства отгул. Не случайно поэтому к концу года численность заключенных в лагерях достигла рекордной отметки. Казалось бы, эти, как теперь говорят, непопулярные меры должны были дать значительный экономический эффект — ведь возросло рабочее время, исчезла текучесть и окрепла дисциплина, а учтенные прогулы в промышленности сократились более чем в три раза. Однако прирост продукции и производительность труда снизились. Культивируемое на производстве насилие над трудящимися сделало свое дело. Люди выходили на работу из-под палки под угрозой уголовного наказания, боялись проявить инициативу. Для того чтобы компенсировать непредвиденные потери, рабочих в обязательном порядке привлекали к сверхурочным работам, на предприятиях периодически объявлялись штурмы и авралы, уклонение от которых приравнивалось к прогулу, в ряде отраслей промышленности были введены мобилизационные формы комплектования кадрами, учреждена государственная полу милитаризованная система трудовых резервов. За побег из ремесленного училища подростков судили. В целях бесперебойного снабжения новой рабочей силой промышленности трудообеспеченные сельские регионы страны в директивном порядке были распределены между отраслевыми наркоматами и превращены ими в зоны “трудразверстки”. Вплоть до каждого сельсовета и колхоза были спущены разнарядки оргнабора рабочих и набора в ФЗУ. Это походило на возрождение “рекрутчины” для образования обещанных в свое время промышленных армий. Однако со свойственным ему цинизмом Сталин заявил: “Теперь речь может идти лишь о том, чтобы предложить колхозам уважить нашу просьбу и отпустить нам для растущей промышленности хотя бы около 1,5 млн. молодых колхозников”. На деле же практически повсеместно укоренялись военно-феодальные методы использования трудовых ресурсов. За уклонение от насильственно навязываемой занятости люди подвергались репрессиям и уголовному преследованию как “саботажники”, “вредители”, “враги народа”. Только таким способом могла поддерживать себя система, основанная на закабалении и порабощении труда. Ни экономически, ни социально она не имела перспективы, вела страну к неминуемому общественному кризису.
Как ни удивительно, но спасла эту антисоциалистическую систему от краха начавшаяся вероломным нападением фашистской Германии на Советский Союз Великая Отечественная война, которая “реабилитировала” ее в глазах истории. В военную годину пригодились все испытанные административно-командные и новые чрезвычайные меры управления трудом. Они заменили трудовое и социальное законодательство. Выдвинутый тружениками тыла лозунг “Все для фронта, все для победы!” нравственно оправдывал каторжный труд и перенапряжение сил работающих, жестокое пресечение уклоняющихся. Были отменены выходные дни и
отпуска, введена полуторасменная работа (по 12 ч) на предприятиях, возобновлены трудовые мобилизации, созданы штрафные трудовые части и армии, вновь открыты отделы по учету и распределению рабочей силы. Но с таким трудом добытая победа не принесла избавления. И после войны продолжали действовать антинародные законы и порядки, не щадившие “победоносные” рабочий класс и трудовое крестьянство. По-прежнему колхозников отправляли в лагеря и на принудительные работы за невыполнение установленных заданий, неотработку трудодней, неуплату налогов. Ворота многих фабрик и заводов открывались только раз в неделю, чтобы выпустить прикрепленных к ним рабочих на выходной. Переходы по собственной инициативе на другую работу были запрещены, как и до войны. Снова разрасталась ГУЛАГовская империя подневольного труда: число заключенных уже перевалило за миллион. Узниками концлагерей теперь становились бывшие пленные солдаты и офицеры, участники сопротивления сталинскому режиму, жертвы новой волны политических репрессий. Заключенные и военнопленные были массовой рабочей силой на восстановительных работах, а затем на “великих стройках коммунизма”. Без них не обходилось строительство грандиозных каналов, гигантских плотин и электростанций, высотных дворцов...Со смертью Сталина тоталитарный режим рухнул. Наступила эпоха либерализации. Была объявлена всеобщая амнистия, началась реабилитация жертв репрессий. Отменено наиболее одиозное антирабочее законодательство. Колхозники наконец получили долгожданную волю и паспорта. Постепенно набирал силу уже необратимый, но оказавшийся столь длительным процесс раскрепощения труда. Однако в годы застоя ему особенно мешали оставленные тоталитаризмом “священные заветы”, на долгое время зашорившие общественное сознание по принципиальным проблемам занятости и труда. И среди них
— входившие в золотой фонд идеологии административно-командной системы право на труд как общенародная обязанность работать на государство и связанная с этим поголовная занятость как важнейший устой социализма, а также абсолютная недопустимость рынка труда и полное отрицание безработицы. Все они были завещены и рассматривались в виде истины, не требующей докозательства своего рода аксиомы казарменного социализма